Песнь победителя [ = Крылья холопа, Берлинский Кремль, Машина террора ] - Григорий Климов

Шофёру Мише я строго-настрого приказываю оставаться в машине и никуда не уходить. Кто его знает, ещё похитят шофёра – потом отвечай.

Иду по коридору. Все двери стоят нараспашку. Внутри все пусто. Кое-где немки-уборщицы метут полы. На каждой двери аккуратная табличка: «Майор такой-то и должность» или «подполковник такой-то и должность».

Бог ты мой, что у них здесь творится! Где бдительность? У нас, как правило, не вывешивают на дверях карточек. Чтобы внутренние и внешние враги не так легко знали, кто где сидит.

Мне даже как-то неловко и боязно. Как будто я помимо собственного желания попал в картотеку секретных документов и боюсь, чтобы меня не застали в этот момент.

Я ищу по таблицам на дверях нужную мне комнату и чувствую себя так, как будто я залез в список вражеского Генерального Штаба. А я в полной советской форме.

Таким образом я облазил все этажи и коридоры, но никого, кроме уборщиц, не нашел. Смотрю на часы – половина шестого.

Один из офицеров как-то рассказывал мне, что к американцам бесполезно ехать после пяти часов. «Идут все гулять с немками», – то ли с пренебрежением к американским методам работы, то ли с завистью произнес он, – «они считают так: кто остается в конторе после конца работы, тот не умеет работать, не укладывается во время».

«Не врал парень», – думаю я, – «американцы, видимо, не переутомляются. У генерала Шабалина самая главная часть рабочего дня начинается с 7 часов вечера. Как же мне добраться до места? Придётся всё-таки обращаться в эту „Information“.

В справочном отделе «Information» двое негров сидят, развалившись в креслах, задрав ноги на стол и сосредоточенно жуя резинку. Я с грехом пополам объясняю им, что мне нужно видеть генерала Клея.

Не прерывая своего глубокомысленного занятия, один из негров мяукает что-то в соседнее окошечко. Если бы сейчас перед ними предстал президент Трумэн, маршал Сталин или сам чёрт с рогами, то они едва ли спустили бы ноги со стола или перевернули бы резинку с правой щеки за левую.

Несмотря на это «Information» работает безотказно: сержант за окошечком в свою очередь мяукнул что-то в телефон и через несколько минут в комнату вошел американский лейтенант. Он вежливо предложил мне следовать за ним.

В приёмной генерала Клея дежурная секретарша листает пестрый журнал. «Не завалит ли уж и она ноги на пишущую машинку?» – думаю я и предусмотрительно занимаю безопасную позицию.

Пока я раздумываю, сидёть ли молча или попытаться завязать разговор с союзницей, из двери, ведущей в кабинет генерала, стремительно вылетает маленький солдат с длинным носом. Метнувшись, как метеор, по комнате и бросив на ходу несколько слов секретарше, он хватается за фуражку, лежащую на вешалке.

«Видимо строгий генерал, если у него солдаты так быстро бегают» – думаю я.

В это время заводной солдат сует мне руку и трещит что-то со скоростью, недоступной для моих знаний английского языка. «Генерал Клей», – раздаётся за моей спиной голос секретарши.

Пока я пришел в себя, генерал уже испарился из комнаты. Не генерал, а атомная бомба! Единственное что я понял, это «О'кей» и что соответствующий приказ уже отдан. Да ещё то, что здесь действительно трудно разобраться, где генерал, а где солдат. Солдаты заваливают ноги на стол, а генералы бегают, как мальчики.

Из той же двери выходит ещё один офицер и просит меня зайти в кабинет. Наученный опытом, я смотрю на погоны. Тоже какой-то генерал. Сугубо по деловому, не предлагая мне сесть, но и не садясь сам, генерал выслушал причину моего посещения. Затем, кивнув головой, он вышел из кабинета.

Я осматриваюсь кругом. Скромный письменный стол. Скромный письменный прибор. Толстая кипа газет слева. Пучок карандашей. Ничего лишнего. В таком кабинете работать, а не мух ловить. Когда генералу Шабалину подбирали письменный стол, соответствующий его положению, то обыскали весь Карлсхорт и все трофейные склады. За письменным прибором посылали специально в Дрезден.

Вскоре генерал возвращается и, видимо, урегулировав вопрос по телефону, говорит мне, когда будет самолёт. Позднее я убедился, что там, где у нас требуется документ за подписями трех генералов, да ещё с дополнительными визами, у американцев достаточно простого звонка по телефону.

Предварительного утверждения списка советской делегации не требуется. Все как-то по семейному, без Liasone Service и без проверки органами МВД, как это положено у нас. Попутно генерал передаёт мне пачку информационных материалов по концерну И. Г. Фарбениндустри для ознакомления с будущей работой конференции.

На следующее утро советская делегация в составе генерала Шабалина, подполковника Орлова, майора Кузнецова, меня и двух переводчиков, прибыла на аэродром Темпельгоф.

В диспетчерской дежурный сержант даёт понять, что ему всё известно, долго разговаривает по различным телефонам, затем просит нас подождать – наш самолет будет позже. Чувствуется, что американцы по каким-то причинам затягивают наш отлёт.

«Ну, как – долго мы ещё тут дожидаться будем?» – говорит генерал Шабалин, раздраженно глядя на часы, потом на широкое бетонное поле аэропорта.

Вдалеке медленно выруливают к старту самолеты, но ни один из них не имеет ни малейшего желания брать нас с собой. Генерал чертыхается и, не зная на ком сорвать досаду, опять спрашивает меня: «Что Вам вчера, собственно, сказали? Почему не взяли какой-нибудь бумаги или подтверждения?» По-видимому, генерал твёрдо уверен, что без соответствующего документального подтверждения с подписями и печатями любые слова и обещания ровно ничего не стоят. Даже слова американского генерала.

«Сказали совершенно ясно», – отвечаю я. – «Сегодня в 10 часов утра, аэропорт Темпельгоф. Будет специальный самолет для нас. Начальник аэропорта получил приказ».

Генерал закладывает руки за спину, втягивает шею поглубже в тугой воротник кителя и, ни на кого не глядя, продолжает мерить шагами бетонную дорожку вблизи здания управления аэропорта.

Чтобы как-то убить время майор Кузнецов и я начинаем осматривать аэродром. Неподалеку прогуливается американский солдат в комбинезоне и бросает на нас дружелюбно-любопытствующие взоры в поисках предлога завязать разговор.

Ему дозарезу хочется поболтать с русскими офицерами, показать им свой кошелёк с коллекцией сувениров, свою солдатскую книжку на четырех языках и вообще все содержимое своих карманов. В первые дни в Берлине американские солдаты вели себя с русскими, как дети, попавшие на неисследованный остров и пытающиеся завязать дружественные отношения с дикарями.

По взлётному полю медленно выруливает к старту горбоносый «Дуглас» с диковинными рисунками на фюзеляже, напоминающими детские переводные картинки. Во время войны эти транспортные машины массами поступали в Сов. Союз по закону о Ленд-Лизе и были хорошо известны всем русским.

Американский солдат улыбается и, показывая пальцем на самолет, говорит: «С-47!» Я киваю головой в том же направлении и поучительно отвечаю: «Дуглас!» Солдат отрицательно машет головой: «Ноу, ноу… С-47. Сикорский… Рашен конструктор…» «Неужели это действительно конструкция Игоря Сикорского, пионера русской авиации в первой империалистической войне и творца первых в мире многомоторных самолетов „Илья Муромец!“ – думаю я.